Эляна Суодене

Первое чувство, которое возникает, прочитав эту книгу – потрясение. Второе чувство – благодарность. Благодарность тем людям, благодаря которым эта книга стала возможна   –  составителям, издателям, руководителям проекта. Эта книга полифонична, плюралистична и очень современна, ибо рассматривает проблемы экзистенции человека с различных позиций.

Перед нами – сингулярная система дискурсов, способов говорить.

Нет субъекта без дискурса, без говорения, даже если это разговор с самим собой. В этой книге много миров, много субмиров, ибо, согласно Deleuze, представляемый субъектом мир – это и есть единственно реально существующий.

В этой книге взаимопроникающие субмиры очень различны, ибо перед нами – субъективные оценки событий – и различий в них порой больше, чем сходства.

Какова же топографическая точка «Планеты поэтов»? Где эта планета находится?  Пространство её расширяется до множества взаимопроникающих, взаимопронизывающих и связанных друг с другом субсистем. Всё входит в формы богатой текстуры, где единичная  часть окунается в общность, однако единство общности – это не закрытая система, но единство множеств.

Как известно, времени без пространства не существует. Каково же время на этой планете, обусловленное столь специфически организованным пространством?

Время на «Планете поэтов–4» гетерогенно. Это одновременно и «здесь, и сейчас» – и «там и тогда».

Это одновременно и наше профанное «сегодня», и вечность в поисках Универсума.

Согласно Alain  Touraine, время художественного произведения можно назвать необратимым – временем, которого не фиксируют часы, однако которое уводит во внутренний опыт времени, зафиксированный в понятии единицы Бергсона. Так воздвигается мост между усилиями исследовать уже прошедшее время (хотя оно и возвращается) – и эмпирическим «здесь и сейчас» реально существующего мира вокруг нас.

Говоря о внутреннем времени можно говорить и об истории России, отражённой и в этой книге. История России представлена в различных временных пластах – это и предсталинское время (Гали Плисовская), и сталинское время в современном осмыслении (С. Куняев). Советский период истории России может вызывать и чувство сарказма, и ностальгии.

Сравним по стилистике стихи З. Иткиса  –

...и расселялись по вулканам,

   и жили с миром не в ладах,

   немало веры в чемоданах

   и много соли на глазах

и Н. Набиоглы –

Среди раздора, средь руин страны,

Где от благого ничего уж нету,

Зачем тревожишь, давний звук зурны,

Немолодую память ты поэту?

Книга полна индивидуального страдания. Страдание – это прошлое и настоящее. Стихотворений о будущем почти нет. Будущее не имеет концепта.

Если говорить о будущем, то это чаще всего – финал, чаще всего – жизни.

Иногда смерти ждут как возвращения к уже ушедшим любимым, иногда – как рассвета, освобождающего от страданий. Наиболее интересно будущее время выражено в стихотворении о нищем с Павелецкого вокзала (Н. Гуданец), но об этом – далее.

Время в художественном произведении сопряжено с пространством (М. Бахтин). В системе субсистем пространство также неоднородно и так же полифонично, как и время. О том, что время гетерогенно в поэтическом сознании, что это не время, а времена, что это не только «здесь и сейчас», но и «там и тогда», открыто говорится в строках А. Реброва:

В этот час сокровенный, эфирный,

Схожий с тонкой реальностью сна,

В чутком сердце – по ангельски мирно –

Совмещаются времена.

Читая книгу, порой начинаешь думать, что поэты и впрямь очень близки к своему бессознательному и память о первобытной ментальности у них сохранена превосходно.

В книге мы встречаем примеры и анимизма, и антропоморфизма, и даже возможной близости к своему тотему, будь то растение или животное:

И я не знаю, от какой вины

Деревья до корней обнажены,

Корней я вижу пасмурные лица

                                        (А.Арутюнян). 

Встречаются случаи и антропоцентризма: человек стоит в центре поля, как в центре Вселенной, вершина Творения – человек (А. Тер–Маркарян). Мир этот не только антропоморфен, этот мир и урбанистичен (Р. Циндори). В этом единстве субмиров представлена попытка поэтического осмысления самого рождения мысли, самого гносеологического процесса познания (А. Бессмертных – «Тайник»). И, одновременно, определённое разочарование в способности разумом осознавать мир, утратив некое перманентное знание, некое a priori (А. Бессмертных – «Кони»).

 Мир рационален  – «...знаю, видел, был» (В. Радкевич) – и иллюзорен одновременно (В. Шимборска, «Утопия»).

 В этом мире есть и пантеизм, когда космос, сама природа мыслит:

Природа, отпусти грехи мои,

Ведь мир своим я ощущаю снова,

Не предал друга, не отверг любви,

Молчит природа надо мной сурово,

Легли на небо трещин колеи.

                                  (А. Арутюнян).

Природа не только способна мыслить, природа и искусство могут быть едины:

И так же вдруг легко растаяв,

Как тает радуги крыло,

Затихли мягко звуков стаи.

И эхо тень их разнесло.

Как будто это сон приснился –

Дождя и солнца в небе след.

В ноктюрн Шопена воплотился

Капризный, тонкий, нежный свет.

                                         (И. Сидорова–Рижская)

В этом мире есть и метафизика (А. Дэк), и история здесь и сейчас (З. Дырченко).

 В этом мире есть и alijenacija (уход от реальности в себя), как в стихотворении С. Назарова «Унеси меня, светлая конница», и – желание быть со всеми эпохами одновременно – своеобразное всеединство в современном мире:

Я, русский человек, осознаю

Себя как современник всем эпохам.

                                           (С. Куняев)

Если говорить о «здесь и сейчас», о профанном времени, мы можем видеть и попытки уйти от внешнего мира в свой внутренний мир, отгородиться (autakrija), и попытки приятия этого мира, как бы соглашаясь с сегодняшними правилами игры, как в стихотворении М. Эдидовича «Не цари, не князья, не поручики». Само отношение к эмиграции выражается по–разному, стоит только сравнить произведения М. Эдидовича с другим зарубежным автором, касающимся проблемы социальной адаптации – В. Радкевичем. Одна из основных тем книги – поиски некоего Апейрона, Субстанции, Монады – некой первичной материи, неких истоков духовности, того, что нельзя редуцировать. Для одних это – Бог, Абсолют, Универсум, как в стихотворении Ефима Гаммера:

Что гонит нас, паломников веков,

Радетелей великого похода, –

К истокам человеческого рода –

Туда, где свет земли и небосвода

Для каждого непостижимо нов?

Для других это – отчий дом, детство (Н. Герра), для третьих – первый храм детства (П.Антропов).

Тема поиска сакрального, того, что невозможно редуцировать, как невозможно редуцировать мать, иногда приобретает совершенно неожиданное звучание, как в строках Е. Голубева:

Безбожники, в неистовом стремленьи

Ответы ищем тщетно в слове Божьем.

Всё пристальнее, тяжелее взгляды,

Всё покаянней и короче речи.

Уже и мне готовить душу надо

К своей последней,

Словно к первой встрече.

Иногда жители «Планеты поэтов–4» как бы передают состояние достигнутой гармонии со всем мирозданием, состояние абсолютного покоя, бездействия, некоего растворения в мирах, что отражено в стихотворении Т. Житковой  «В этом мире рожденья души» и, совершенно ином по тональности, стихотворении Е. Юшина «Здесь не рай, но чуточку похоже». 

Всё, что свойственно поэтическому творчеству как виду искусства, есть и в этой книге – это и глубокая интроспекция, как в стихотворении Т. Житковой  «Уснуть, скорей уснуть», и контемпляция, как в строках А.Гершковича 

Не дай нам Бог в неволе жить, 

Попал – дай сил не резать вены.

Не дай нам Бог познать измены,

Но дай нам Бог врагов простить;

и – попытка осмысления процесса истории и места человека в ней, что явлено в произведениях С. Куняева – «Дети Арбата».

Ужас бытия – это всегда данность, ужас бытия неизбежен, как неизбежно само бытие (there is), согласно M. Levin. Этот ужас бытия, ужас "there is" явственно ощутим в текстах Гуданца, Деканидзе. Читая тексты этих (как и некоторых других) авторов, кажется иногда, что их устами говорит сама история.

Не только ужас бытия, но и конфликт – неотъемлемая часть жизни человека (G. Bahelard).

Трагедия неизбежного конфликта жизни человека в обезбоженном мире явлена в стихотворении С. Саульского «Правила».

Порой тексты, представленные в книге, говорят гораздо больше, чем говорит сам текст,  очень многое остается за кадром в магии подтекста, если использовать язык теоретиков  искусства (R.Barthes, N,Homski), утверждающих, что речь говорит гораздо больше, чем её материальное выражение. По мнению J. Lacan, речь может передать гораздо больше, чем в ней говорится. Об этом рассуждал и теоретик кинематографа C. Metz – история, рассказываемая в фильме при помощи присущих именно этому виду искусства изобразительных средств, всё же не является тем, о чем говорит фильм. Подтекст, угадываемый в стихотворении, значительно расширяет семантическое поле произведения. Это особенно явно выражено в таких стихотворениях сборника, как «Cадики Адониса» Р. Чилачава, «Дерево в пустыне» C. Бондаренко, «Два часа ночи. Сухуми» Г. Одишария.

 Иногда стихотворные тексты – это как бы путешествия между различными областями знания или даже между различными реальностями (В. Устинов, Джуна).

Одна из магистральных тем книги – любовь.

Согласно M. Levin, человек представляет себя Другому даже больше, чем себе самому. 

Любовь невозможна без способности идеализировать и идентифицировать (J. Кristeva).

В мужских поэтических текстах подчеркивается именно нечто колдовское, необъяснимое, неподдающееся идентификации в женщине (С. Смирнов, Ю. Чистяков).

Согласно J. Kristeva, H. Arendt любовь подводит женщину к невротическому состоянию, способному саму речь женскую превратить в делир.

Любовь воспринимается как своеобразный оксюморон – омут, который засасывает, воспринимается как единственное счастье жизни в замечательном стихотворении З. Дырченко «Омут».

Потеря любви может быть явлена поэтом и как поиск Мари в бёдрах других женщин (А. Навроцкий «Маря из Пловдива»), и как величайшая драма (Н. Гуданец «Мы бродили по склону змеиной горы»).

Тело, согласно A.J.Greimas, чрезвычайно важно из–за его связи со страстью. Мотивы гедонизма особенно ярко воплощены в стихотворении «Мулатка» М. Мартышкина.

Одна из основных драм, подстерегающих любовь – потеря идентитета. T. Todorov описывает этот процесс так: Другой перестаёт быть объектом и становится субъектом. Этот процесс выражен в двух ступенях – 1) Другой как объект; 2) Другой как всё и я как ничто. Этот процесс отражен в стихотворении, чрезвычайно женственном, К. Тельяновой

Я – тень твоя.

Взлетишь – и я рядом,

Споткнёшься – и я упаду.

Bataile подчёркивает, что эротизм затрагивает тонкое «я», возможная потеря собственного идентитета разрушает и неосознанно связывается с ужасом смерти. Bataile говорит в этой связи об ужасе эротизма. О преодолении неизбежном этого ужаса, несмотря на страдание и страх. Без Agape (J Kristeva) эрос становится слепым импульсом на пути к деструкции, что блестяще отражено в произведении А. Мартынова «Cкрижали». Спасательный круг в рассуждениях о драматизме любви – ирония и автоирония, что блестяще явлено в строках А. Гершковича

И в тишине – среди могил и пьянок,

Сквозь злобу, ложь, бесчувствие и лень.

Без умысла, без страха, без обмана

Я Вам дарю себя на каждый день.

Ещё одна магистральная тема сборника – Россия.

Aporija – что делать и кто виноват. Согласно G. Сanguilhem, болезнь – это причина, благодаря которой исследуется сам организм, его норма, его гомеостаз. Болезнь – недостаток – это стимул для создания необходимой для здоровья нормы. Болезнь страны пульсирует на всём поэтическом пространстве сборника, настойчиво подводя адресатов дискурса к попытке решения вечных вопросов, наиболее ярко тема эта звучит в произведениях В. Хатюшина, С. Куняева. Язык, на котором говорят жители «Планеты поэтов», можно назвать транслингвистическим, в нём больше различий, чем сходств. Но ведь и апостолы говорили на языках своих родин в день Пятидесятницы. Различие субмиров на едином пространстве сборника обуславливает различие идиолектов. Что является в художественном творчестве большой ценностью, как известно. Согласно Bataile, поэзия – это ДРУГОЕ в системе, Это то, чего нельзя интегрировать, это – случайность, как крик и смех. Как человек с Павелецкого вокзала в стихотворении Н. Гуданца. Это стихотворение – редкое в сборнике, где говорится о будущем. Будущее трагично, как трагичен финал, как трагично "there is". И всё же после прочтения этого стихотворения, как и сборника в целом, ощущение трагизма бытия оставляет, оно побеждается другими чувствами – чувствами сострадания, сопричастности, соборности. И поэтому эта книга не только плюралистична, полифонична, современна, она еще и гуманна, ибо подводит исподволь не только к вечным вопросам, но и к вечным ценностям. Оттого и возникает чувство неизбывной благодарности всем людям, благодаря которым стала возможной эта книга – «Планета поэтов–4», в серии «Библиотека "МАПП"», Рига, 2009.