| Отзыв на книгу "Зеркало жизни. Проза 2010, МАПП |
 |
| Автор: Эляна Суодене |
|
Эляна Суодене доктор гуманитарных наук автор семи поэтических сборников
ЛИК И ЛИЧИНА В ЗЕРКАЛЕ ЖИЗНИ
Отзыв на книгу „Зеркало жизни“ Сборник прозы 2010 Издатель SIA „Kontinent“ МАПП, 2010
Масштаб и нетривиальность художественного видения задан в сборнике с самого начала, высочайшая нота эта взята в двух самых первых прозаических текстах, открывающих книгу. Первый рассказ – автора из Азербайджана Эльчина Гусейнбейли – это метафора. В ней множество глубинных подтекстов, она вызывает множество ассоциаций и аллегорических многорядовых сопоставлений.
Как становятся мужчиной? Через познание боли, пережив её?
... Это твоё сердце нанизано на шомпон, а не сердце барашка. ...Эта твоя почерневшая красная ленточка валяется под ногами гостей, а не ягнёнка ленточка. ...Это твоя голова лежит возле костра и смотрит на своё сердце, пылающее на углях. ...Это ТВОЯ СЛЕЗА ЗАСТЫЛА В ГЛАЗАХ ЯГНЁНКА...
„Простынешь, мужичок мой, барашек мой.“ „ Из глаз мальчика стекали капли слёз.“
„ТО, ЧТО НАС НЕ УБИВАЕТ, ДЕЛАЕТ НАС СИЛЬНЕЕ“?
Итак, ВСЕЕДИНСТВО – это первый смысловой код, ЕЩЁ!!! дохристианский, когда человек не выделялся из мира одухотворённой природы и воспринимал себя её органичной составляющей. Анимизм.
„ПО КОМ ЗВОНИТ КОЛОКОЛ”?
Второй смысловой пласт – от христианства. Мы все – ягнята стада Христова. Мы все – пленники социальных устоев, коим призваны безоговорочно и бессознательно подчиняться.
“ЖАЖДА ГИБЕЛИ ЛЮБИМОЙ ВО МНЕ“ – вот крайняя точка любви по Карсавину, неотъемлемой частью которой является стремление к подчинению, неизбежного спутника самоотдачи. По концепции Л.П.Карсавина, боль - необходимая составляющая полноты любви во всеединстве. И боли не надо поэтому бояться. Она неизбежна в единстве подчинения и самотдачи.
„ ВОЗЛЮБИ БЛИЖНЕГО КАК СЕБЯ САМОГО“... „УБЕЙ, КАК УБИВАЕШЬ ЯГНЁНКА“.
При этом неоднократно подчёркивается, что на сам акт убиения смотреть не стоит - НО ТАЙНЫ ТРЕБУЕТ ДЛЯ НИХ“.
В первом раcсказе книги мысль „Возлюби ближнего как себя самого“ имплицитна, во втором рассказе, принадлежащем перу армянского мастера художественного слова Агаси Айвазяна, мысль эта вложена в уста одного из антигероев художественного дискурса, произносится одним из семи участников действа толпы. В первом тексте сборника прозы 2010, как и во втором, равнодушие „собратьев по цеху“ к страданиям „выпавшего из гнезда“ очевидно – в первом произведении животные ОТТАЛКИВАЮТ ягнёнка, пытающегося к ним притулиться и тем спастись –
ЭТО ЕГО ПРАЗДНИК! ЭТО НЕ НАША СМЕРТЬ!,
во втором тексте сборника толпа отторгает Иешуа как инородца: ЦАРЬ!
Ягнёнок – самый любимый, самый красивый! Иешуа – ЦАРЬ! – ПРЕКРАСЕН!
В древних мифологических традициях обряд инициации - один из самых значимых в жизни: равносилен рождению и смерти. Испытывая боль, человек переходит в иное качество. Рождается духовно. Испытав разложение на части – страдание – он приобретает иную цельность.
САМОЕ ЛЮБИМОЕ ТЫ ДОЛЖЕН ОТДАТЬ! МАЛЬЧИК – ЯГНЁНКА. БОГ - ИЕШУА.
Дух Святой поведал Аврааму, что сын его не будет казнён – и Авраам принёс в жертву ягнёнка. В рассказе азербайджанского прозаика - Ааа-ууу – НЕКТО руками людей приносит в жертву ягнёнка – самого красивого, САМОГО любимого ягнёнка: как ты красив – подчёркивается в тексте неоднократно – в жертву традиции, вековому обряду инициации, и мальчик не знает, КТО принесён в жертву – ОН ли? Ягнёнок ли? Барашек? Мужичок? МУЖЧИНА? Во имя ЧЕГО принесена ЭТА жертва? Мальчик об этом даже не задумывается. „Так надо“! Вот он, весь ужас „THERE IS“ (М. Levin)! И уже не о Всеединстве мы можем говорить, и не о христианском гуманизме, а о постмодернизме с его полным отсутствием веры в любые метанаративы ( J.F. Lyotard), когда ставится вопрос – а есть ли эмпирически выражена человеческая жизнь вообще? Если можно „проскочить“ жизнь, значит, можно проскочить и смерть саму? “Вспомнилось, что жил“ – эти строки Семён Кирсанов написал ещё до расцвета культуры постмодернизма в сегодняшнем её понимании. КТО жил? Человек или НЕКТО, даже не осознавший себя человеком? Человек как бы живёт – и не живёт одновременно. Воистину, при такой „размытости“ субъекта даже сам факт смерти может не состояться! ВОТ эта неопределённость, размытость субъекта, выраженная наглядно в художественной ткани произведения – НЕКТО кличет А-а-а-у-у-у... Кому кличет? Когда? Где? Непонятно! НЕКТО! И место действа неопределённо, и время действа. Модернизм случайность, неопределённость принёс в литературу (J/Joce). Будто это уже и не время вовсе, а вечность. И в то же самое время с этой неопределённостью „ТHERE IS” контрастирует эмоциональность восприятия окружающего, на которую только способно сознание ребёнка – сначала слышится голос отца, затем пространство рассекается его животом, затем – носом, затем появляется всё большое отцовское тело.
Метафорично описание явлений природы в рассказе. Если в самом начале повествования „сонный утренний ветерок забежал в ворота, (...) нарушил покой окунувшихся в безмолвие листьев“, то в финале текста это уже не ветерок, а ветер, как мальчик уже не ягнёнок, но барашек, говоря устами матери мальчика. Эротичность художественного восприятия мира азербайджанским прозаиком мягка и изящна – без неё трудно представить себе современное искусство, но здесь эрос органичен и ненавязчив:“ Сонный утренний ветерок (...) пощекотал поверхность реки Аракс, чуть взволновав её“; „Солнце сначала украдкой, а потом нагло заиграло лучами по перекинутому через спинку кровати блестящему платью, поиграло с блёстками“. Одним словом, текст исполнен мастерски! Так и хочется продолжить мысль Ф. Достоевского, только уже не о слезе ребёнка, а о слезе ягнёнка. Ведь если в середине художественного нарратива „мальчик побежал по комнате, словно ягнёнок“, то в финале действа мальчик - это „мой мужичок, мой барашек“ словами матери. Стоит ли вырастать? Этим вопросом неоднократно задавалась мировая литература XX века.
Второй рассказ сборника – метафора также. Также многомерна и многопланова. Время действа гетерогенно – достаточно привести один только отрывок, чтобы в этом убедиться:“ (..) он не ропщет. Живёт себе потихоньку, перебивается.Лишь бы не скудел этот источник дохода. От него ведь что требуется? Прокричать “Позор“,“Казнить”,”Обманщик“, „Враг народа!“ - да швырнуть те несколько булыжников, которые оттягивают карман его замызганного фартука. Вот и всё.“ Вот и всё, что требуется от Иакова!
Какое это время? Две тысячи назад? Лет шестьдесят? Нет, нет, это день сегодняшний!
Семь действующих лиц, наблюдающих толпу и присоединяющихся к ней. Чтобы распять Иешуа. Семь смертных грехов. Каждый персонаж – преломлённый через призму художественного восприятия библейский персонаж либо евангельский. Грехи наши тяжкие также преломлены в призме художественного восприятия, Однако нетрудно угадать в антигероях дискурса носителей греха сребролюбия или гордыни. Любодеяния.
Во втором рассказе сборника, как и в первом, безадресный глас наличествует, только в ином художестенном решении. В первом рассказе А-а-а-у-у-у безадресно, во втором безадресность обращения выражена по-другому: “Тихоня Ефрем, в согласии с происходящим, оглашал округу потоком ругательств (...). В толпе (...) со всех сторон сдышались выкрики и вопли, так что его одинокая, беспомощная и безадресная ругань сливалась с гомоном и шумом и обретала некий единый смысл.“ Продолжает второй рассказ и тему любви к ближнему, но если в тексте Эльчина Гусейбейли тема эта имплицитна, то во втором тексте сборника, в рассказе Аваси Айвазяна, слова о любви к ближнему вложены в уста одного из антигероев рассказа – героев толпы. Гротеск очевиден. И слёзы ребёнка наличествуют во втором рассказе сборника, как и первом. Но если в первом рассказе мальчик, хоть и плачет, принимает как неизбежность весь трагизм и ужас THERE IS, то в рассказе Айгаси Айвазяна слёзы мальчика вселяют в сердце читателя надежду, ибо это – слёзы сопротивления. Это – слёзы по мечте, по тому, что “мир жесток и груб“, по тому, что“Бог не спас“. Но лицо Иешуа ПРЕКРАСНО! И пока есть такие мальчики, которык сопротивляются ужасу THERE IS хотя бы слезами своими, противятся злу, МЫ можем надеяться, что мир спасётся, что ДУША мира будет спасена. В первом же рассказе сборника этого мотива сопротивления нет. Ужас „THERE IS” довлеет. Хотя мальчик в рассказе Эльчина Гусенбейлы и видит, как ягнёгок красив, он с некой даже радостной приподнятостью ( День рождения? День смерти?) позволяет свершиться закланиию.
Мальчик ли распят? Барашек ли? В угоду КОМУ“ В угоду ЧЕМУ? В угоду СПИСКУ?
...Тут мы позволим себе привести отывок из рассказа армянского прозаика Агаси Айвазяна: „Эти семь человек находились в толпе, которая распяла, или на глазах у которой был распят Христос.Толпе, говорим мы. Нечто абстрактное и бесформенное. Но ведь в сущности был поименный СПИСОК. И он впечатался в тело вечности! И никто не мог выпасть из него. Поразительная, до безумия удивительная и поразительная истина. Тело вечности реальнейшая из всех реальностей. С неё не стирается ни единый вдох, ни единое пятнышко, ни единое движение. Скольких включает этот СПИСОК? Девятьсот шестьдесят восемь? Тысячу? Две тысячи шестьсот двадцвть четыре? А, может статься, всего несколько десятков человек? – Так или иначе, но было определённое число – совершенно определённое. И каждый из составлявших его впечатан в СПИСОК бытия. Вас не интересует этот неповторимый СПИСОК? Большой и конкретный образ, не менее определёггый и конкретный, чем наш Христос. Меня мучительно преследует конкретность каждого из них – поимённо. Конкретность, в совокупности сложившаяся в неодолимо могучую силу, в того великого мещанина, который стал владыкой времени. А скорее всего, вечность имеет двух властителей – Христа и СПИСОК. И не тяжелее ли креста этот СПИСОК? Не будь этого СПИСКА, СЫН БОЖИЙ не явился бы в облике сына человеческого. И образ этот скроен по образу и подобию СПИСКА. Помилуй нас, Господи...“ Cмело? Да, смело... В этой смелости – неоспоримая заслуга создателей сборника, в современности парадоксального мышления и дерзновенности, без чего правильно ориентироваться в потоке современноно искусства немыслимо.
Первый рассказ сборника красочен, метафоричен и чувствен. Но как-то безысходен. Ужас „THERE IS“ довлеет над надеждой: мальчик подчиняется обстоятельствам, хотя и видит, сколь любимый ягнёнок красив. Он как бы – мальчик – заранее согласен быть принесённым в жертву, стать жертвой ужаса „THERE IS“. Ягнёнок же пробует найти защиту у „братьев своих старших“ – безуспешно. Он отторгнут в радости, что не они, братья и сёстры, сегодня выпали из хлева. Этот восторг читаем и в сердце „зайца“, радость, что не он, не он - сегодня, и что именно в силу жертвы Иешуа он, зайчонка, он, Тарсис, значим. Всем семерым выгодна смерть Иешуа.
Чувственность наличествует и в первом, и во втором рассказе сборника, но во втором – это скорее чувственность наизнанку, чувственность, которая в развитии своём переродилась в необузданную стихию женской сексуальности, не осознающую себя, уже не способную созидать, только рушить. Как тут не вспомнить разрушительную стихию преимущественно женской сексуальности Анангу в мифолотической системе дравидов? Что Ребекке до толпы? Какое ей до толпы дело? В ней она только рыщет СВОЕГО Иоанна!
Сборник прозы 2010 назван создателями „Зеркало жизни“. Подойдёмте же к зеркалу и посмотрим в него. КАК мы в зеркале отражаемся? ЧТО мы в зеркале увидим? Толпу, неспособную себя осознать? Ведущую на смерть Иешуа? Наблюдающую гибель ягнёнка-мальчика? Увидим ли мы в зеркале СПИСОК, в каждом представителе которого зло приняло вполне оправданные формы, как в случае с психологическим приёмом „переноса“ в объяснении мотивов радости Ребекки по поводу гибели Иешуа – она видит в нём Иоанна, а скорее – всех мужчин вообще, достойных гибели изначально только за то, что они мужчины – такие же, как Иоанн, а он предатель...ЛЮБОЙ из мужчин достоин казни, а тем более это – ЦАРЬ!!!
Царь так красив... И ягнёнок красив... Нет, Иешуа ПРЕКРАСЕН!
ХРИСТОС И СПИСОК. ДОБРО И ЗЛО. КТО МЫ В ЗЕРКАЛЕ? ПО ОБРАЗУ СПИСКА? ИЛИ ВСЁ- ТАКИ ПО ОБРАЗУ И ПОДОБИЮ БОЖИЕМУ? ЧТО МЫ УВИДИМ В ЗЕРКАЛЕ ЖИЗНИ? ЛИЧИНУ ИЛИ ЛИК?
Линейное восприятие мира расширено создателями сборника до многомерного нетривиального пространства – разве это только округа Голгофы? – и гетерогенного времени, уже самыми первыми двумя рассказами сборника задан тон книги – многомерное восприятие действительности, включая и зазеркалье – подсознание планеты, смысловые культурологические коды человечества, обретшие в форме рассказов и притч воплощение под воздействием магического кристалла художественного мышления мастеров слова. Хочется особо обратить внимание на бережное отношение к лингвистической ткани художественных произведений, входящих в сборник. И в первом, и во втором тексте книги очевидна сохранённая редакторами и корректорами самобытность авторских дискурсов, и припоминаются слова Марины Цветаевой, „(...) открытой скобки///Ведающей –вес,//Мнящейся описки -// Смысл, короче – всё!“ О том, что авторы „нестрижены“, как Пушкин Цензором в знаменитых стихах Марины Ивановны о Пушкине, свидетельствуют такие „свежие“ эпитеты, как „волосатые объятия“ (речь идёт о детском восприятии мальчиком отца в рассказе Эльчина Гусейнбейлы), такая игра слов, как „(...) он ощущает их незримое, но многоглазое присутствие“ в тексте Агаси Айвазяна, многочисленные метафоры: “Нет, не энергия бурлила в Закарии – это Закария был вложен в ножны энергии“. За открытую гражданственную позицию – декларируемую личную ответственность каждого, за многомерность современного художественого мышления, явленного в подборе текстов, за бережное отношение к индивидуальности авторов художественных дискурсов, проявленное в максимальном сохранении самобытности языкового колорита художников сова – низкий поклон всем создателям проекта „Прозы 2010“ – от руководства МАПП –а, благодоря которому этот проект стал возможен, редактоов и корректоров – до оформителей книги – всем, со-причастным и при-частным, ибо, как сказал Томас Манн (слова эти вынесены в один из эпиграфов сборника прозы) - „Человек – это тоска по сопрчастности и поиск причащения“.
|